Конклав бессмертных. В краю далёком - Страница 66

Он совершенно не помнил, как здесь оказался. Дубинка надолго его вырубила, и в себя Артём пришёл уже в хижине. Даже воображение художника пасовало перед видением коротышек, волокущих его тело через джунгли.

Сидеть целыми днями в темноте скучно и утомительно, вынуждая искать себе занятие. Поначалу Артём просился наружу, но, получив болезненный удар тупым концом копья под дых, беспокоить стражей перестал. Понял, не дурак. Заодно прояснил свой статус. С туристами и дорогими гостями так не обращаются, а вот с пленниками…

Вдобавок ко всем бедам, кормили дикари из рук вон плохо. Артём и представить не мог, что вкус мяса и фруктов можно столь сильно испортить. Чтобы проглотить каждый кусок, приходилось выдерживать настоящее сражение с бунтующим желудком. Изнеженный цивилизацией, он категорически отказывался поверить, что это еда. Даже в своих скитаниях Артём питался лучше. И то не было каким-то особенным к нему отношением, изощрённым садизмом. Лазовский видел, как сами пигмеи с удовольствием уплетали слипшиеся комки каши, жевали вяленое мясо и пили воду из грязных чаш. Гадость! Но голод притуплял брезгливость и заставлял забыть о разборчивости.

Иногда Артём подтягивался на руках и висел, выглядывая в окошко. Местные порядки предписывали размещать их под самой крышей. Странное дело, но хижины оказались нормальной высоты. Точно пигмеи строили на вырост. Или раньше были не столь мелкие, но отсутствие притока свежей крови сказалось на наследственности. Племя выродилось, а традиция строить, как в прежние времена, осталась.

Со своей позиции, кроме завешенного циновкой входа в соседнюю хижину, он мало что видел. Да и какую пользу можно извлечь из наблюдений за тем, как шаман часами сидит на брёвнышке и пыхтит здоровенной трубкой или как одна из его жён растирает зёрна в ступке? Все заняты, а до него нет никакого дела. Отчего в голове роятся сотни и тысячи мыслей, одна страшней другой. Перспективы на будущее совершенно неясные, и оставалось молить бога, чтобы пигмеи не были каннибалами. Вдруг пытаются его откормить, как домашнюю скотину?!

Измученный, он много и подолгу спал, и видел во сне свободу. Трава мягко пружинила под ногами, шелестела листва, и свежий ветер обдувал лицо. Не надо было сидеть внутри грязной клетушки, вдыхая вонючие ароматы деревни пигмеев.

Сладкие грёзы.

Воля манила, но нельзя бежать просто так. Надо представлять — куда. Кроме Сосновска, Артём ничего не знал, да только где он, этот Сосновск?!

Но ещё чаще Артём впадал в нечто вроде транса. Его сознание проваливалось в некое пограничное состояние и балансировало на грани полуяви-полубреда, соприкасалось с реальностью, в существовании которой он ничуть не сомневался. Лазовский наблюдал мозаику чужих видений. Дрожащих, пропадающих и снова появляющихся, но от того не менее зрелищных. Он встречал размытые тени огромных зданий, крепостей и штурмующих их несметных армий. Вожди вещали с каменных трибун, омерзительные чудовища бились друг с другом и с несомненно благородными героями.

Но во всём Артёму постоянно чудился привкус лжи. Видения казались чересчур пафосными, величественными или даже гротескными. Так бы он изобразил сон. Мешанина чужих образов, потускневших со временем, но наполненных мощной энергетикой.

Догадка показалась весьма похожей на правду.

Выходит он попадает в чужие сны? Хозяева давно ушли, а сны остались. Отпечатались на некоем пласте бытия, к которому Артём вдруг получил доступ. Чудеса!

Лазовский воспринял поначалу открывшиеся возможности как некое странное, но бесполезное умение. Наподобие способности шевелить ушами. Необычно, забавно, да только совершенно ненужно. Ему не до исторических изысканий, а где ещё приспособить свои навыки Артём не представлял.

Пока не провалился в сон шамана пигмеев.

Произошло это просто и обыденно. Будто пошёл в булочную за хлебом да нарвался на злющего пса. Теперь вроде и брюки жалко, но от мысли, что жив остался, мозги клинит. Лазовский тогда впервые попытался самостоятельно попасть в мир снов. Почти сразу поймал нужный настрой и нырнул в поток из сотен тысяч ярчайших искр. Его сразу закрутило-завертело. Затуманило разум. Полностью потеряв всякие ориентиры, он вдруг натолкнулся на полыхающий огнём уголёк. Успел сжать его в пальцах, а тот вдруг вырос одним махом и, пыхнув жаром, втянул Лазовского внутрь себя.

В один миг Артём оказался посреди сражения. Десяток огромных зелёных горилл вытворяли нечто несусветное с обжигающе-холодными молниями, полосуя ими воздух точно кнутами. От них медленно пятились трое краснокожих, укрываясь за высокими — в их рост — прозрачными щитами, бессильными против странных молний. У двоих на плечах уже вздулись уродливые рубцы.

Шаруш и кнешаль — вклинилась в сознание чужая мысль. Привыкший к странностям этой реальности, Артём принял случившееся, как должное. Пусть будут шаруш и кнешаль. Ему не жалко.

Поначалу он принял троицу защищавшихся кнешаль за людей, но потом разглядел вытянутые лица, острые уши, когти на пальцах, кучу иных деталей… Что-то многовато здесь рас для одного мира!

Один из краснокожих вдруг вытянул в сторону горилл «козу» из пальцев. Оставив дымный след, в шаруш врезался сгусток тьмы. Пару из них сшибло с ног и проволокло несколько метров по траве. Одного отшвырнуло в кусты, насадив на острый сук. Защищаться кнешаль сразу стало легче.

Ещё двоих Артём заметил, лишь когда те вступили в бой.

Дасур, — знакомо ухнуло в голове.

Иди к чёрту, мысленно посоветовал Лазовский неизвестному советчику. Разворачивающееся действо его по-настоящему увлекло.